|
Ворчим на Годо Детство космолетчика В самом деле, пилот, если он путешествует один, должен переносить многие месяцы одиночества во время полетов. Разумно с детства приучить его не нуждаться в человеческом обществе. Для Годо мы также видим сцену с вращающейся комнатой – молодой организм готовят к гравитационным перегрузкам. Про Годо известна важная деталь: он рожден в пробирке. Вместе с ранней профессиональной подготовкой этот момент приводит на память знаменитый роман-антиутопию Олдоса Хаксли "Чудный новый мир": общество будущего, где одной из отраслей планового хозяйства является производство населения, начиная с яйцеклеток, с заранее заданным распределением по профессиям. В материалах, связанных с фильмом, не удалось найти упоминаний о книге Хаксли, но Тэдзука вполне мог быть с ней знаком, непосредственно или с чьих-нибудь слов; броская идея, проработанная с медицинской, технологической и социальной стороны как раз из таких, которые могли привлечь внимание Тэдзуки. Готовит мальчика к одиночеству он основательно. Первый человекоподобный предмет в жизни героя, Ольга, появляется, когда ему около шести-семи лет. Не могу не прокомментировать это с точки зрения лингвистики: с одной стороны, очень правильно, что Годо учится говорить не у Ольги. Первую треть фильма ее словарный и грамматический запас ограничен, а Годо владеет речью заметно лучше – этого не могло бы получиться, если бы его обучала она. С другой стороны, как он вообще овладел родным языком, непонятно: нам показывают занятия перед голографом. Между тем в реальности доказано, что ребенок не может научиться говорить, если его языковое окружение ограничивается телевизором – он слышит слова, но не получает контекста, который бы позволил соотнести их значение с действительностью. Впрочем, Тэдзука этого не знал. Зато для того, чтобы понять, насколько нелогичен следующий момент, научные данные не нужны: сравним последние кадры пролога, где Годо разговаривает по видеотелефону с Рокком, и первую сцену в училище, где он встречается с Волканом. За несколько часов (или пусть даже дней) юноша, который строил собеседнику рожи и явно не знал элементарных правил поведения, непостижимым образом научился не просто вести диалог, но даже соблюдать субординацию. Видно, что Тэдзука не ставил себе задачей передать психологическое состояние Годо, впервые вышедшего в свет. А жаль – состояние интереснейшее, ведь раньше он ни разу в жизни не находился в физическом присутствии другого человека. Точно в таком же положении его одноклассники. Можно было показать потрясающий спектр реакций, от любопытства до смятения и паники, однако эти возможности не использованы. Юноши стоят идеально ровным строем, неизвестно как этому научившись (по крайней мере, в детстве Годо мы не видели занятий по строевой подготовке), и даже не смотрят друг на друга. Жизнь в вакууме Казалось бы, равнодушие тем более странно, что Годо вспыльчив и смел, мы постоянно видим, как он вступается за слабых и не боится сильных, будь то Волкан или лагерный робот-охранник. У такого человека должно быть много врагов, но и его дружба должна быть горячей и самоотверженной. Вместо этого Годо дважды, живя в замкнутой группе, ухитряется не соприкоснуться ни с одним из ее членов, только с вышестоящими. Это заставляет думать, что вакуум вокруг него искусственный, возникший в результате авторского вмешательства. Как говорит Годо в разговоре с Линой, вход в живописные сады и парки ему запрещен для того, чтобы его ничто не удерживало на Земле. Похоже, что Тэдзука не дает ему завести друзей из тех же соображений – чтобы легче было пожертвовать собой за абстрактную идею. Но должен ли автор облегчать герою подобную задачу? Чем труднее выбор, тем он более ценен. И когда герой отдает жизнь для спасения человечества, было бы более понятно, почему и как он на это решился, если бы «человечество» для него включало хоть нескольких конкретных людей. Нет, автор не доверяет Годо. К финалу все его связи с другими людьми оборваны: Рена выходит замуж, Волкан погибает, Сарута погибает, Джек погибает, Рена появляется вновь и погибает, Рокк погибает... Только одна фигура не оставляет его до конца: Ольга. Она ближе ему, чем кто бы то ни было другой, и он глубоко от нее зависит. Когда она сгорает в схватке с Жар-птицей, он забывает обо всем, включая близкую опасность и ответственность за последнего оставшегося пассажира – можно сказать, что это паника (очень человеческое проявление слабости героя, хотя я не уверена, совпадает ли мое понимание этого эпизода с авторским). Как бы то ни было, потеряв Ольгу, Годо ведет себя очень правдоподобно и не слишком разумно. Когда к нему является Жар-птица и предлагает исполнить любое желание, он просит оживить Ольгу. Понимает ли он, что значит «любое», что он мог бы попросить Жар-птицу спасти Землю? В финале, наблюдая глобальную катастрофу, догадывается ли он, что мог ее предотвратить? Жалеет ли, что в ответственную минуту забыл о долге из-за личных чувств? Годо и капуста В фильме он вдруг просыпается среди ночи с неизвестно откуда взявшейся – и ни на чем не основанной – уверенностью, что Землю может спасти ящик инопланетных овощей. В раскадровках показан хоть небольшой, но все-таки процесс раздумий. То же в романе Таку Сугиямы по фильму: Годо спрашивает Ольгу, будет ли местная зелень расти на Земле. Ход мыслей Годо катастрофически скомкан, и даже если его развернуть, не выглядит убедительным. Показывая герою тайны мироздания, Жар-птица расплывчато бросила несколько слов о том, что у планет есть живая душа. От Саруты известно, что Землю губит недостаток жизненной силы. Именно его и призваны восполнить растения. Беда в том, что Годо представляет картину на собственном опыте, который заключается в том, что планете угрожает не голод или засуха, а землетрясение. Непонятно, как его сможет остановить сотня кочнов капусты. Собственно, пользы от них и нет. Овощи тонут вместе с кораблем в кипящей лаве и никак не участвуют в возрождении Земли. Они – лишь предлог, уловка, с помощью которой Тэдзука заманивает героя на Землю (в этом смысле лучше выходит из положения Сатоми Микурия в комиксе по фильму: у него Годо действует по безотчетному импульсу и не обманывает себя относительно разумности своих поступков). В том, что Годо, стесненный авторским произволом, остается привлекательным и не превращается в схему, огромная заслуга, без сомнения, принадлежит композитору Ясуо Хигути. Музыкальная тема Годо открывает непосредственный доступ к его внутреннему миру. Внешность в кино может быть обманчива, но музыка – это голос сердца, и у Годо он настолько прекрасен, что не поддаться этому очарованию невозможно. А.Панина, октябрь 2008 г. |
