|
Ворчим на Ольгу Лже-Пиноккио На корабле, после эпизода с кислотой, Ольга убеждает Годо, что не отличается от живых девушек, и говорит, что специально научилась человеческим чувствам, чтобы завоевать его симпатию. Действительно, в одном из ранних разговоров Ольга не понимает, что значит «красиво» – а через пару эпизодов уже демонстрирует одну из самых запоминающихся сцен в фильме, слезы ревности. Развитие есть. Нет роли самой Ольги в этом развитии, не показано, как она прилагает усилия, чтобы изменять себя. Может быть, стоило найти место для эпизода (присутствующего лишь в раскадровках), где она пытается красить губы, глядя на картинку из модного журнала. Нет и подтверждения словам Тэдзуки, что Жар-птица откликнулась на просьбу Ольги: мы видим только просьбу Годо. Ольга и Жар-птица – пара персонажей, между которыми нет ни одного диалога. Интересно, что Ольга также ни разу не говорит о Жар-птице с Годо. Получается, что для нее в центре мира он сам, но не его стремления и цели. Эта ограниченность Ольги не осталась незамеченной. В одном из интервью Тэдзука рассказывает, как после американской премьеры одна из зрительниц возмущалась образом покорной влюбленной женщины-робота. Действительно, женщина-вещь, весь смысл жизни которой состоит в том, чтобы опекать сначала ребенка, затем мужчину. Парадокс в том, что с точки зрения внутренней логики фильма американка не имела никаких оснований возмущаться, и именно потому, что Ольга – робот. В первую очередь, помимо чувств, самосознания и прочих приобретенных свойств, Ольга – механическая нянька, построенная и запрограммированная именно для того, чтобы о ком-то заботиться. Другого смысла жизни у нее просто не может быть (или это была бы другая история). Богиня-мать Но в разговоре с коллегой мне пришло в голову и еще одно соображение. Не является ли мать с точки зрения младенца всемогущей? Не поднимает ли она его в небо, когда берет на руки? В некотором смысле сверхчеловеческие возможности Ольги это метафора отношения к ней малыша Годо, для которого все, что она делает, чудо: и полеты, и превращения, и неожиданно извлекаемые из-под поварского колпака лакомства. То же и с внешностью. Неудобные высокие каблуки, непрактичные волосы ниже пояса. Корпус, в котором некоторые зрители умеют выискать намеки на садомазохистскую сбрую. И неважно, что по логике вещей мальчика должен был бы воспитывать в суровом военном духе робот-дядька, смотреть на железный вариант Волкана было бы далеко не так приятно. По словам самого Тэдзуки, внешность Ольги – приманка для мужской части аудитории, длинноногая блондинка с потрясающими формами. Можно снова взглянуть и под немного другим углом: приписать матери черты идеальной красавицы значит признаться в любви к ней, объявить ее идеалом женщины. По официальной версии Годо именно ольгиному воспитанию обязан своим богатым внутренним миром, отзывчивостью, чуткостью и простодушным благородством. Известно, что Тэдзука вырос под сильным женским влиянием, нежный мальчик, любивший общество матери. Формирование характера Годо можно поэтому считать в чем-то автобиографичным. Заткните уши Дальше я высказываю соображения, которые могут кому-то показаться неуместными и кощунственными; романтикам лучше их не читать. Итак, у Годо ярко выражено влечение к матери, одна из составляющих эдипова комплекса. Зависимость его от Ольги, не слабеющая с возрастом, совершенно очевидна, а характер влечения становится ясен из их отношений на Зеленой планете. Но и до этого, в середине фильма, дважды происходит невозможное – мать сама предлагает себя сыну в качестве любовницы (разговор после того, как Годо приснился кошмар: «Ольга тебя любит, все для тебя сделает. Этого мало?» и упомянутые выше слова после эпизода с кислотой: «Ольга такая же, как живые девушки»). Но чувства к матери не зря запретны, она божество, неприкосновенная святыня. Эта сторона образа воплощена в Жар-птице, и мне кажется, что именно поэтому Ольга с ней не взаимодействует. В некотором символическом смысле это не два персонажа, а один, одна и та же функция в разных масштабах: Жар-птица – богиня-мать Вселенной, Ольга – мать Годо в бытовом и духовном плане. Птица тоже соблазняет героя, на планете кратеров она принимает облик обольстительной женщины, однако стоит Годо к ней приблизиться, как на него обрушивается божественная кара. Причем вместо женской ипостаси Жар-птицы корабль преследует разъяренная мужская. Мне не кажется большой натяжкой предположить, что посягательство на Мать вызвало, вполне по Фрейду, гнев Отца. Конфликт с Отцом, понимаемым метафорически как авторитет, можно в более мягкой форме видеть в ранних сценах, где Годо защищает Ольгу, вступая в спор с представителями власти – с Волканом, а затем с Рокком. В космической битве с Отцом герой так же бесстрашен, но силы еще более неравны. Святотатство заканчивается поражением и смертью не только его спутников, но, как можно видеть из дальнейшего, и самого Годо. Дело в том, что оказавшись на Зеленой планете, в потустороннем мире (где его не зря встречают умершие зверюшки), он выходит за пределы действия всех запретов и может наконец вступить с Ольгой-Птицей-Матерью в физическую связь. И совершенно логично, что в финале фильма, на Земле, когда они оба перерождаются и возвращаются в мир живых, табу на кровосмешение опять вступает в силу. Вот почему Годо в итоге получает Ольгу не в любовницы, а снова в матери. А.Панина, октябрь 2008 г. |
